Заканчивался девятнадцатый век… В России медленно наступало утро. В зловещем рассвете, едва окрашенном полоской зари, звучали колокола, оплакивая лучших её сынов, загнанных в каторжные норы Сибири, повешенных на булыжном дворе Шлиссельбургской крепости. Стонали от страшных издевательств народные массы; в тоске и безверии металась интеллигенция; заражая друг друга свободолюбивыми идеями, смельчаки объединялись в кружки и союзы. Казалось, сгустившиеся тучи никогда не рассеются. От осознания безысходности в сердцах поселялось равнодушие. И вот в сумерках тяжкой жизни появился человек, посмотревший на мир добрыми, немного печальными глазами и поведавший людям удивительные истории, полные любви и сочувствия к ним. Наверно, сейчас мне стоило бы продолжить словами «это был» и назвать полное имя того человека. Как ни странно, всякий раз, читая его произведения, я никак не могла связать царившую в них непосредственность и теплоту со строгим именем. Ответ на своё замешательство я нашла в одном из писем, адресованных литератору Билибину: «Фамилию я отдал медицине, с которою не расстанусь до гробовой доски. С литературой же мне рано или поздно придётся расстаться. Во-вторых, медицина, которая мнит себя быть серьёзной, и игра в литературу должны иметь разные клички». Так в мою жизнь вошёл Антоша Чехонте.

Всё началось с того, что меня привлекло название рассказа. Помню, я ещё подумала, как человек может уместиться в футляре. И только познакомившись с Беликовым, я поняла, каким тонким умом и прозорливостью обладает его создатель. Именно благодаря этой способности, которая даётся избранным, Чехову, подобно умелому художнику-реалисту, удалось нарисовать для меня картину того футляра. Я ясно представила, на что способен обычный человек ради сохранения своего мнимого покоя, и сотворённая им «коробка-защита» может в размерах превышать его самого во много раз. Герой пытался оградить себя от жизни разного рода футлярами. «И мысль свою Беликов также старался запрятать в футляр», древние языки, которые он преподавал, были для него, в сущности, те же «калоши и зонтик», куда он прятался от действительности жизни. Я читала и чувствовала, как возмущение целиком переполняет меня: ведь Беликов не только подчинялся существующему строю, но и стал его верным стражем. Под влиянием «человека в футляре» находится весь город, где замирает всё живое, доброе, честное, «боятся громко говорить, посылать письма, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте». И нет в этом городе ни одного смельчака, который восстал бы против Беликова, его пагубного влияния; беликовщина так прочно вошла в бытие обитателей, что даже после его смерти жизнь осталась без изменений – «не запрещённая циркулярно, но и не разрешённая вполне». После прочтения рассказа я не раз возвращалась к мучившему меня вопросу: как мог один человек влиять и давить на всех, навязывая свои мысли. Ответ мне дал сам Чехонте: часто люди сами не хотят сопротивляться, предпочитая спокойствие и руководствуясь правилом «как бы чего не вышло».

Духовного брата Беликова я нашла в рассказе «Крыжовник». Николай Иванович, все жизненные помыслы которого сводились к приобретению «усадьбы с крыжовником», весьма грязным способом добился своей мещанской цели. Меня ужаснуло и вызвало омерзение не столько бесчестные поступки героя, невольно напомнившие фразу «Такой и по головам пойдёт ради своего!», сколько то, что человечек, когда-то боявшийся иметь собственные взгляды, став помещиком, приобрёл «самомнение самое наглое» и начал произносить «одни только истины и таким тоном, точно министр». Чехов, снова, как художник, строками мастерски нарисовал для меня новоявленного помещика, показав грань-ассоциацию в изменившейся внешности Николая Ивановича: «постарел, пополнел, обрюзг, щёки, нос и губы тянутся вперёд – того и гляди хрюкнет в одеяло». Этот человек доволен своей судьбой, самим собой, потому как считает, что достиг цели в жизни, получил то, чего хотел…И только добропорядочный и неравнодушный читатель глубоко понимает автора, пытающегося донести, что, добиваясь желаемого, герой потерял самое ценное – совесть, которая, к слову, для него не стоит и медного гроша. Мой Чехонте раскрыл мне глаза на всю «красу» духовного свинства и ограниченность футлярного человека. В каждом из нас заложены доброта, искренность и сострадание, но стоит всё это поместить в футляр, как человек становится бездушной мумией. Футлярная жизнь губит даже прекрасное и чистое чувство любви, как это произошло с Алёхиным, героем романа «О любви».

Обедневший помещик Алёхин, человек неплохой и образованный, погряз в мелких хозяйственных хлопотах, хотя и посвятил свою жизнь благородной цели – рассчитаться с долгами отца. Жизнь героя, замкнутого в кругу сельскохозяйственной коммерции, потеряла смысл. Постепенно он духовно разрушался и невольно тянул за собой в эту бездонную пропасть любимую женщину Анну Алексеевну, с нетерпением ожидающую признания в любви. Они преданно и нежно любили друг друга. Однако Алёхину некуда было позвать любимую: что он мог дать взамен роскоши и покоя, которыми она обладала благодаря высокому положению мужа?.. Казалось бы, Алёхин в своих благородных стремлениях отличался от Беликова и Чимшы-Гималайского, но в его мире постоянных расчётов нет простора истинным чувствам, не имеющим цены, ибо закон «футляра» неумолим и не признаёт расплату слезами влюблённых…

Думаю, в мире литературы нет другого автора, кроме Антона Павловича, у которого было более пятидесяти псевдонимов. Хотя Антошей Чехонте он стал в пору учёбы в таганрогской гимназии, присущую юности раскрепощённость и душевную щедрость великий писатель сохранил и продолжал вкладывать в каждую строчку своих произведений, уже будучи известным всем как Чехов.